Рожденный очаровывать - Страница 92

Джек опустил ногу.

– Жалкое я из себя представляю зрелище, верно?

– Ты стараешься, Джек, и это главное.

Но он хотел большего. Хотел большего от Дина. Большего от Райли. Большего от Эйприл. Хотел того, что она когда-то давала ему так безоговорочно и свободно. И сейчас провел костяшками по ее мягкой щеке.

– Эйприл...

Она покачала головой и ушла.

Дин увидел е-мейл насчет пения Райли только в конце дня и не сразу понял, что его прислал Джек, а не Эйприл. Пробежал глазами сообщение и тут же послал ответ.

«Догадайся сам».

Выходя из дома, он думал о Блу. В последнее время он все чаще этим занимался. Подумать, что столько женщин старались изображать из себя порнозвезд, чтобы завести его, и все это казалось такой фальшью!

Но Блу, похоже, вообще не смотрела порнографию. Она была неуклюжей, земной, импульсивной, бодрящей, освежающей и всегда оставалась собой – такой же непредсказуемой в постели, как и вне таковой. Но он не доверял ей и уж стопроцентно не мог на нее положиться.

К стене крыльца была прислонена лестница. Плечо не отозвалось привычной болью, когда он подвинул ее, чтобы посмотреть крышу.

До отъезда на базу оставался какой-то месяц, и он вовсе не имел в виду что-то, кроме короткой связи. И это неплохо, потому что Блу в общем-то одиночка по натуре. На следующей неделе они собирались кататься на лошадях. Но кто может сказать точно, будет ли она еще здесь? Как-нибудь ночью он заберется на ее балкон, а кровать окажется пуста.

Поднимаясь по лестнице, он вдруг осознал одну очень важную вещь. Пусть она отдает ему свое тело, зато утаивает все остальное. А ему это не нравилось.

Двумя ночами позже Джек набрел на Эйприл, которая танцевала босой на берегу пруда, и волоски на затылке встали дыбом. Ей аккомпанировали только шелест тростника и хор цикад. Ее руки извивались в воздухе, волосы летали огненными языками, а бедра, эти соблазнительные бедра, отбивали сексуальные телеграммы:

«Отдайся мне, беби...»

Кровь прихлынула прямо к его чреслам. Отсутствие музыки придавало ей вид заколдованной принцессы неземной красоты, но немного тронутой.

Эйприл с глазами богини и жарким телом... Девушка, которая провела семидесятые, ублажая богов рок-н-ролла...

Он так хорошо знал разрушительную силу фурии, танцуюшей на берегу пруда... Знал ее выходки, безумные требования, сексуальное безрассудство, ставшие отравой для двадцатитрехлетнего мальчишки. Мальчишки, которого он давно оставил позади. Теперь он не мог представить Эйприл склонившейся перед чьей-то волей, кроме своей собственной.

Пока она раскачивалась в такт воображаемой музыке, луч света от фонаря на заднем крыльце коттеджа упал на тонкий проводок наушников. Она танцевала под песню, доносившуюся из плейера! Но даже это не нарушило очарования ее танца.

Ее бедра выбили финальную дробь. Волосы блеснули в последний раз, и руки бессильно упали. Она сняла наушники.

Он отступил в гущу леса.

Глава 21

Перед уходом Блу еще раз взглянула на готовый портрет. Нита красовалась в светло-голубом бальном платье в стиле пятидесятых и начесе начала шестидесятых, открывавшем бриллиантовые серьги, подаренные Маршаллом на свадьбу в семидесятых.

На портрете Нита была стройной и ослепительной. Безупречная кожа, эффектный макияж. Блу изобразила ее на воображаемой парадной лестнице. У ее ног лежал Танго. Увидев портрет, Нита заставила ее закрасить Танго.

– Не так плохо, как я ожидала, – бросила Нита, впервые увидев портрет в холле, оклеенном золотистыми обоями.

В переводе на нормальный язык это означало, что портрет ей понравился, и, несмотря на некоторую мишурность, Блу гордилась тем, как точно отразила представление Ниты о себе: чувственный блеск глаз, манящая улыбка на розовых губах и идеальный платиновый оттенок начеса. С тех пор она часто заставала Ниту в холле с выражением завистливой тоски в подслеповатых глазах.

Теперь в бумажнике Блу лежали деньги. Она может покинуть Гаррисон в любое время.

В холле появилась Нита, и они вместе отправились на воскресный обед к Дину. Он и Райли поджарили бургеры на гриле, а Блу сделала бобы под соусом и фруктовый салат из арбуза, со свежей мятой и соком лайма. Жуя гамбургер, Дин принялся поддразнивать Блу, никак не соглашавшуюся писать фрески. Обвинил ее в неблагодарности, творческом бессилии и государственной измене. Блу спокойно игнорировала нападки, пока не вмешалась Эйприл:

– Блу, я знаю, как ты любишь этот дом. Удивительно, почему ты не хочешь оставить здесь свой след.

На руках Блу выступили мурашки. И к тому времени, когда остальные потянулись за второй порцией, она поняла, что должна написать фрески. Оставить свой след... не на доме, как говорила Эйприл, а в сердце Дина. Фрески просуществуют много лет, и каждый раз, входя в комнату, ему придется вспомнить ее. Пусть он забудет, какого цвета ее глаза и как ее зовут, но, пока фрески остаются на стенах, он не сумеет ее забыть.

Аппетит вдруг пропал. Она рассеянно ковыряла вилкой еду.

– Хорошо, я нарисую фрески.

С вилки Эйприл упал ломтик арбуза.

– Правда? Ты не передумаешь?

– Нет. Но учтите, я вас предупреждала. Мои пейзажи...

– Полное дерьмо, – ухмыльнулся Дин. – Мы знаем. И рады за тебя, Колокольчик.

Нита подняла глаза от своих бобов, но, к полному потрясению Блу, и не подумала протестовать.

– Пока ты готовишь завтрак по утрам и приходишь вовремя, чтобы заняться ужином, мне все равно, что ты делаешь днем.

– Отныне Блу будет жить в кибитке. – вкрадчиво вмешался Дин. – Так ей будет удобнее для нее.